Накануне Дня Победы жительница Светлого Яра Лидия Ефимовна Степанова делится воспоминаниями о пережитой ею блокаде Ленинграда
Я родилась в 1939 году. Несмотря на то, что к началу блокады мне было всего 3 года, всё помню очень хорошо. Помню начало войны, голос Левитана по радио… Я коренная ленинградка, мама и папа работали в Военномедицинской академии. Отец ушел защищать Ленинград и погиб в 1943 году.
Одно из ярких воспоминаний тех лет — люди, идущие по улице, останавливались возле репродуктора, слушали сводки с фронта от Софинформбюро. Так было каждый день — голос Левитана, льющийся на улицы. Эвакуацию я тоже помню, тогда мы жили на Боткинской, в общежитии слушателей медицинского университета. Во двор приехала зеленая открытая машина, в кузове в три ряда стояли лавки, люди садились внутрь, с собой брали только самое необходимое. Зимой стали перевозить по Ладоге, многие гибли, в Ладоге очень холодная вода, даже летом она буквально ледяная.
К началу войны нас у родите-лей было четверо, отец женился на маме, когда у нее было уже два мальчика. Братья блокаду не пережили, умерли от голода…В самом начале войны у меня родилась младшая сестра. Я помню, она постоянно плакала во время блокады, и мне казалось, что она до ужаса противная, я просила маму ее убрать куда-нибудь. Мама выкормила сестру грудным молоком, не пропало оно только благодаря чаю! Вообще, чай был нашей основной «едой», мама постоянно пила крепкий чай, они с подругой отрезали от крошечного пайка блокадного хлеба маленькие кусочки и рассасывали их, даже не жевали, так его хватало надолго.
Основная ассоциация с блокадой – хочу есть! Наша соседка была беременна. Неизвестно, умер ли ее ребенок при родах или позже, но ее грудь была полна молока, и меня позвали его пить. Преодолевая брезгливость, я выпила лишь немного, не смогла больше, хотя и испытывала голод…
Вкус блокадного хлеба я помню и сейчас, он совершенно не такой мягкий, вкусный и пористый, как современный. Я бы сравнила его твердость с сухарем, но он не такой как сухари. Чтобы понять, что такое блокадный хлеб, его надо попробовать. Возможно, пережить блокаду нам было бы легче, так как мама, осознавая, что ей предстоит уход за младенцем, основательно запаслась продуктами, однако пока она лежала в больнице, братья все продали или раздали.
Во время блокады голод был так силен, что когда по улицам везли отруби, мы шли следом, подбирая то, что просыпалось. Ужасно и то, что хлебные карточки, которые нам выдавали, – воровали. Мальчишки, стоявшие в очереди за хлебом, могли их вырвать из рук или вытащить из кармана. В Ленинграде съели всех животных – кошек, собак. Остались только крысы, чудовищно большие — почти как кошки. Они объедали трупы, оттого были такими жирными, и когда эти чудовища шли на водопой к Неве, то трамваи останавливались. Крысы набрасывались на людей, одна напала на меня ночью, укусила за мочку уха. После войны, им был объявлен бой, рассыпали отраву, и даже привлекали солдат для их отстрела.
Смерть отца для матери была настоящей трагедией, она постоянно плакала, днем и ночью. Где только не работала мама, чтобы нас прокормить. В военно-медицинской академии работала в охране, она сидела в маленькой будочке, контролировала входящих в учреждение. В ее будочке было тепло. А в общежитии было холодно, стекол не осталось, в оконных рамах торчали одеяла и матрасы.
Блокадная зима была настоящим испытанием. Детей на улицу одевали как «капусту». Самое ненавистное — галоши поверх валенок, какими они были тяжелыми! Топить можно было только ночью, а чем топить? Ломали мебель, жгли ее в печке, но мой дядя работал на угольном складе, мы ходили к нему. Так как детей не проверяли, он давал нам один-два брикета прессованного угля, им и топили.
Игр в блокаду я не помню, но на улицу гулять мы выходили, пусть и ненадолго. За деть-ми следили, берегли нас от налетов, прятали в подвалах. За пределы академии не выпускали – детей, которые были поупитаннее, воровали, ели, даже мясо продавали!
Война и блокада оставили свой след не только в моей душе, но и в душе других детей, переживших блокаду. Мы были очень дружными. Как-то раз за шкафом мы нашли кусочек сухарика, Господи, какая это была радость, мы разделили его на троих. Со многими детьми, с которыми я была знакома в блокаду, мы общались и после войны.
Я до сих пор помню вкус яблок, которые мама принесла нам после блокады. Она уже не работала в медицинской академии, а устроилась на овощную базу. Мы с сестрой были счастливы — до чего вкусны были яблоки! Матерчатую сетку с ними мама повесила на улицу, и птицы склевали половину яблок, они тоже были голодные, как и мы.
После войны в Ленинграде появились пленные немцы. Я помню их очень юными. Они прокладывали коммуникации, рыли траншеи и укладывали трубы. И мы их подкармливали! Нам было жалко этих людей. Один из них, выучивший русский язык, сказал, что у него не было выбора воевать или нет. Удивительно, но злости на этих людей, которые были повинны в смерти моего отца, у меня не было. Жалость была. Они какимто образом из земли и глины делали очень красивые домики и давали их нам, а мы им с окна хлеб кидали, хотя и сами досыта не ели.
В школу я пошла, когда мне было уже около 8 лет. Завшивлены мы были страшно, потому что в блокаду мылись только летом. После войны нас, блокадных детей, приучали к спорту, чтоб мы были здоровы.
«Хотите есть?» — первый вопрос, который я задаю гостям. Это след блокады, войны…. И я не одна такая, другие блокадники тот же вопрос задают. Особое место в жизни занимает День Победы, я помню его, 9 Мая 1945 года. Люди, услышав о Победе, радовались, танцевали, кричали, обнимались, такое это было ликование! И сейчас этот день для меня особенный.
А еще вспоминаю такой случай. Папа у меня был похоронен во дворе академии, в которой работал. Позже его тело перенесли в братскую могилу. Она была такой большой, что точно определить место, с какой стороны захоронен отец, мы не могли. Мы с мамой решили, что это не важно, положили цветы на одну из сторон. А он матери приснился и подсказал, что похоронен на другой половине. Мы принесли цветы на ту половину могилки. Больше он маме не снился.
Мама так личную жизнь и не устроила после смерти отца, хоть и тяжело было ей. Я вышла замуж, родила единственную свою доченьку Марину, которая живет в Светлом Яре. Она подарила мне внуков, я уже и правнука дождалась. Профессию я избрала для себя – инженер. А еще очень любила ездить в детский пионерлагерь, где была воспитателем. Супруг, тоже свидетель блокады, уже умер. Так что мой «компаньон» сейчас -пес Мартынчик.
Светлоярцам в День Победы я желаю всех благ, а самое главное, пусть не будет проклятой войны, пусть будет мирное небо над головой!
Подготовила Ирина РОМАНОВА.
Фото Юлии Сафоновой и из архива Лидии Степановой
